Западные критики о «Последних днях Нового Парижа» Чайны Мьевиля

В апреле мы выпустили «Последние дни Нового Парижа — новый роман Чайны Мьевиля, в котором автор обращается к теме сюрреализма и альтернативной истории середины двадцатого века.

Сюрреалистический бестиарий «манифестов», или манифестаций, которые Мьевиль раскрывает перед нами, поражает воображение. В Сене у каждой акулы выемка в спине — с сиденьем, как в каноэ. Здесь есть волко-столики и гигантское детское лицо, появляющееся из-под земли. Верхняя половина Эйфелевой башни подвешена в небе, нижняя половина исчезла. А центральное место в этой истории занимает оживший вариант «Изысканного трупа» Андре Бретона, Жаклин Ламбы и Ива Танги — наполовину человек, наполовину нагромождение механических деталей, с головой старика, увенчанной гусеницей и зеленым листиком, что, как выразился рассказчик, придавало ему «шикарность живой изгороди».

Во французском языке термин manifestation, а также сокращенное manif, используется для описания протестов и маршей, и этот роман также служит аллегорией политической мощи истинного искусства и китча. Конечно, телефон-омар сам по себе не победит фашизм, но автор и читатель прекрасно знают, насколько в действительности соответствует нашему веку это яркое и интеллектуальное фэнтези.

The Guardian

«Вдумчивый, мощный роман… Уверенный стиль Мьевиля создает сильное чувство человечности, в то время как странные сюрреалистические монстры придают «Последним дням» дополнительную веселую плоскость, где правит бал безумная наука».

USA Today

«Последние дни нового Парижа» — это фэнтези, но фэнтези, выстроенное на фактах.  «Новый Париж» не существует нигде, кроме как в воображении автора, которое само черпает вдохновение в классическом сюрреализме и в том, что провозглашалось «сюрреалистической революцией». Это, конечно, революция, которая в действительности нигде не реализовалась, кроме как в мире искусства. Художники-сюрреалисты были в основном интересными, оригинальными, необычными, некоторые из их работ вызывали беспокойство, некоторые из них были глупыми, многие — каким бы ни были намерения их авторов — уютно декоративными и забавными. Роман Мьевиля почти такой же. Его воображение живое, его проза ясна, иногда элегантна.