«Волк» — Сверхидея Лео Кэрью

Лео Кэрью — автор романа «Волк. Под северным небом», релиз которого на русском языке состоится практически одновременно с выходом на английском. Перед ее релизом в США автор написал колонку, в которой рассказал об идее, положенной в основу сюжета. Переводчик Максим Сороченко, работавший над «Волком», выложил у себя в блоге русскую версию статьи. С разрешения Максима публикуем материал.

Наша эпоха необычна тем, что в ней мы являемся единственным видом человеческих существ на Земле. А между тем, на протяжении бóльшей части своей эволюции мы делили планету с некоторыми интересными «двоюродными братьями». Мне нравится фантазировать о том, каково это: идти по лесу и вдруг наткнуться на нечто похожее на вас, но одновременно глубоко и безнадежно чуждое. На кого могли бы походить эти существа, если бы им посчастливилось дожить до исторической эпохи? Какого рода общество могли бы они создать? И как бы это повлияло на нашу собственную идентичность? Мой роман «Волк» начался с грандиозной идеи: я подумал, куда могла бы повернуть история, если бы Ледниковый период пережило более одного вида людей, сумевших построить свое общество?

Эта идея впервые посетила меня в детстве, когда я впервые осознал, что любое животное сопоставимого с нами веса кажется сильнее, быстрее и «зубастее», чем мы. Тогда я стал размышлять о расе людей, которая могла бы быть такой же дикой, как олени, рыси или росомахи. На кого бы они походили? Как бы они себя вели? Так родились анакимы – главная альтернативная раса книги. Разработка её стала, наверное, самой приятной частью написания «Волка». 

Много лет спустя, во время изучения антропологии, я обнаружил ответ на вопрос, почему мы стали настолько физически немощными. Когда мы занялись сельским хозяйством, мы одомашнили себя также эффективно, как собственных коров, овец и сельскохозяйственные культуры. В одно мгновение ока (в антропологическом смысле) мы резко уменьшились в росте. Наши челюсти дегенерировали, мозг ужался, кости размягчились, а черты наших лиц сделались очаровательно тонкими и выразительными. Мы – одомашненная версия Homo sapiens. Физически мы настолько же далеки от своих древних предков, как собаки далеки от волков. 

Я был заворожен этой мыслью, и анакимы были отчасти вдохновлены человеческими видами, существовавшими тысячи лет назад. Они выше, жестче и мощнее, чем мы. Но как анакимы могли бы построить сложное общество, не утратив собственной дикости? Мне подумалось, что тут могло быть два варианта: или они не развивали свое сельское хозяйство, что позволило им избежать длительного воздействия той селекции, которая одомашнила нас. Или они выстроили социальную структуру, которая настолько противодействует влиянию сельского хозяйства и оседлости, что это позволило им сохранить физическую мощь и агрессивность. Я так и не решил, какой идее следует отдать предпочтение. Поэтому использовал их обе.

Дав волю своему воображению, я подумал, а почему бы такому агрессивному социальному устройству не породить и более неожиданные следствия. В дополнение к уже придуманному, я снабдил анакимов костными пластинами цвета ржавчины, которые отрастают у них под кожей. Мысль заключалась в следующем: их общество настолько древнее и настолько воинственное, что они эволюционным путем развили естественную защиту организма от копий и луков со стрелами. Кости приобрели ржавый цвет благодаря высокому содержанию железа. Эту идею я подсмотрел в природе: дело в том, что некоторые землеройки обладают зубами кроваво-красного цвета из-за повышенного содержания железа, придающего им дополнительную прочность.

Однако, физические различия – самое простое. Гораздо более сложный и интересный вопрос – какими когнитивными способностями могли бы обладать анакимы. Было не очень понятно, в каком направлении следует начинать думать, поскольку наш мозг заранее формирует для нас определенные мыслительные шаблоны, даже если мы изо всех сил пытаемся от них абстрагироваться. В поисках вдохновения я стал присматриваться к тем древним родственникам, которых мы знаем лучше всего: к неандертальцам.

Одна из превалирующих в свое время теорий заключалась в том, что неандертальцы плохо понимали символику. Несмотря на то, что я считаю ее ошибочной, она порождает интересные следствия. Если бы символы значили для анакимов меньше, чем для нас, то это неизбежно повлияло бы на их искусство (если бы у них вообще было искусство) и, возможно, сделало бы их органически неспособными к развитию чтения и письма. И к какому результату это бы привело? Им бы понадобился совсем другой способ запоминания информации. Они бы нуждались в поддержании сильного чувства идентичности, и в том, чтобы как-то сохранять те знания, которые позволили бы им развиваться как общность. Так родилась идея Академии – сестринства историков, хранящих память о всей анакимской истории.

Другая интересная идея родилась из того факта, что неандертальцы жили в очень ограниченных ареалах обитания. Это знание мы получили, изучая изотопный состав их зубов. Они, как правило, избегали путешествий, в то время как современные им люди умирали за сотни миль от места своего рождения. Представляется, что мы, люди – что-то вроде «пионерского» вида, обладающего мышлением, приспособленным для перемещения на большие расстояния, и это даже доходит до анекдотичности. Много ли вы знаете людей, которым не нравятся путешествия? Но неандертальцы, подозреваю, были другими. И тогда я задумался о том, как вид, который не любит путешествия, относился бы к ареалу своего обитания? По-видимому, он был бы чрезвычайно привязан к дому. Если бы ваш дом был также важен для вас, как семья, то это придало бы вашей жизни совсем другую динамику. И как бы вы себя чувствовали, если бы вам пришлось его оставить? Это была бы даже не тоска по дому, а нечто в десять раз более тяжелое. 

Знания о неандертальцах и древних людях дали мне некоторые интересные отправные точки для дальнейших размышлений о физических и ментальных различиях между нами. Спустя некоторое время и прочие когнитивные и социальные особенности анакимов начали вставать на свои места. Как персонажи со временем начинают проявлять свою волю, и история меняется оттого, что ты вдруг осознаешь, что они ни за что не сделают того, что ты от них требуешь – точно также во мне постепенно развилось сильное чувство, позволяющее понять, на что способны или не способны анакимы. Они очень суровы и одержимы дикой природой, которая для них в своем роде священна. В отсутствие письменности их память неизбежно бы окрепла. И возможно, это было бы как-то связано с той землей, на которой они живут. 

И мало-помалу, несмотря на то, что изначально я намеревался сделать их как можно более таинственными, я начал постепенно очаровываться ими. Да, для них далеко не все складывается удачно, но по большому счету, они обладают гораздо более развитым чувством перспективы, чем мы. Им плевать на деньги. Большинство из них не заботится о статусе. Они всего лишь стремятся исполнить свой долг, уважают самодисциплину, и презирают потакание слабостям. Бедное восприятие символов и неспособность к чтению и письму делает их родственными душами. Поскольку в детстве я страдал диспраксией, из-за чего совершенно не мог рисовать и очень поздно научился читать, то легко представлял себя на их месте. 

Имя для придуманного мною народа я нашел почти в самый последний момент, обратившись к Библии. В ней упоминаются несколько видов гигантов: рефаимы, нефилимы и анакимы. Я всегда задавался вопросом, а не ведут ли библейские истории свое происхождение из каких-то древних легенд? Возможно, история о Ное и потопе написана на основе сохранившихся в культурной памяти воспоминаний о катастрофическом поднятии уровня моря после Ледникового периода. То же самое касается и рас гигантов. Возможно (всего лишь возможно), истории о них основаны на сохранившихся в культуре смутных воспоминаниях о неандартальцах или денисовцах (то есть, об ещё одном доисторическом виде, который был несколько более похож на нас). Мне понравилась эта идея, и тот намек на неандертальцев, который она в себе содержит. Так эти существа стали анакимами. 

Уже когда общество анакимов было сконструировано, оставался еще один важный вопрос. Как бы они реагировали, сталкиваясь с другими видами людей, и наоборот? При написании «Волка» мне нравилось думать, что я не столько сочиняю, сколько пытаюсь исследовать основополагающие принципы нашего собственного мира. Есть ли у нас фактические данные о том, что происходило, когда разные человеческих виды натыкались друг на друга? Думается, что скрещивание было довольно распространенным явлением. В ДНК современных людей присутствуют следы неандертальцев, денисовцев и, судя по всему, какой-то еще одной не идентифицированной человеческой группы. И хотя это очень интересно, мы не можем извлечь из этой информации слишком многого. Дети-гибриды действительно существовали, но при каких обстоятельствах они зачинались, мы, скорее всего, не узнаем уже никогда. Кажется, с мужским потомством возникало больше проблем, чем с женским (это знание, и кое-что еще я заимствовал для книги). Тот факт, что неандертальцы и денисовцы в конечном итоге вымерли, также не говорит нам почти ни о чем. Мы могли убить их, а могли просто изгнать. Или их гибель могла быть связана с быстро меняющимся климатом, а не с нашим прибытием.

Тогда мне пришлось обратиться к более современным данным. Если в наше время разные человеческие общности взаимодействуют друг с другом, они часто демонстрируют сигналы, показывающие верность собственной группе. Человеческий разум, кажется, любит ясность и контраст – если культура чувствует по отношению к себе угрозу, то представители ее, как правило, реагируют с усиленным проявлением единства. Анакимы и современные им человеческие соседи могли довести этот контраст до самой крайней степени, поскольку их различия не только культурные, но и видовые. Они самоидентифицируются тем, что всячески подчеркивают свою особенность. Например, анакимы упрямо избегают личных украшений – ведь их носят чуждые для них люди. Точно так же современные им люди терпеть не могут дикую природу, считая, что склонность к ней – психическое расстройство, присущее анакимам. Разместив эти непохожие друг на друга человеческие виды на одной земле, я, к сожалению, не увидел никакого другого варианта развития событий, кроме конфликта. Но возможно, такая история могла бы привести к большему единству разных рас современного человечества. Под влиянием великой внешней угрозы мы, люди, возможно сосредоточились бы на нашем общем сходстве, а не занимались бы поиском тонких различий. 

Придумывать анакимов было весело, но, с другой стороны, этот процесс заставил задуматься о нашем собственном развитии. Мы существа, подобные другим – то есть, всем тем, кто жил когда-то там, где живем теперь мы. И эти другие были не менее человечными. Более того, эти виды вполне могли сравняться с нами в когнитивных способностях (и даже превзойти их). Просто они немного от нас отличались. И также, как они, мы сами были когда-то близки к полному вымиранию и выжили, скорее, благодаря удаче, а не мастерству. Возможно, это и есть самое главное, о чем нам следует помнить.